О родовых проблемах госкапитализма и механизмах приватизации в разных странах мира в очередном материале Inbusiness.kz.
Вопрос справедливого распределения национального богатства страны между ее жителями в последнее время в полный рост перешел в политическую плоскость. Ранее Inbusiness.kz уже рассказывал, чем чревата национализация активов в собственность государства, где приводились наиболее показательные примеры из недавнего прошлого разных стран. Однако далеко не все госпредприятия получают свой статус в результате национализации — многие изначально создаются с преимущественно государственным владением.
Экономисты спорят, какой тип собственности предпочтительнее, и большинство уверено, что частные фирмы чаще добиваются успеха и приносят больше доходов инвесторам. Все дело в более рациональном управлении и распределении ресурсов, а также в ориентированности на рыночный подход и максимизацию прибыли. Какой акционер предпочтительнее интересам страны – частный или государственный – и как к этому правильно прийти, разбирался inbusiness.kz.
Как не родные
В 2016 году британская исследовательская компания Copley Fund Research опубликовала большую работу, в которой объяснила, что акции компаний с государственным участием в среднем приносят инвесторам меньшую доходность по сравнению с бумагами других публичных фирм. На выборке из 6,6 тысячи компаний из 61 страны авторы показали, что доходность акций (складывается из прироста стоимости и выплачиваемых дивидендов) госкомпаний оказалась ниже, чем у частных на всех рынках: 8,1% против 9,7% на развитых; 9,6% против 11,2% на развивающихся и 11,2% против 13% на пограничных.
«Государственный контроль, несомненно, худшая форма собственности. Нет никаких сомнений, что акции госкомпаний очень серьезно отставали от рынка», — отметил один из авторов исследования Джон-Пол Смит.
При этом даже у предприятий, находящихся под контролем государства, бывают относительно успешные периоды. Последний на данный момент был связан с так называемым сырьевым суперциклом 2005-2008 годов, во время которого мировые цены на нефть и газ беспрерывно росли. Но даже с учетом него общая доходность акций госкомпаний на 11-летнем отрезке с 2005-го по 2016-ый не превысила 10% — против 50% у частных фирм.
Месторождение Petrobas
Результаты госкомпаний оказались ниже во всех секторах. Причем даже в таких, где влияние государства традиционно велико за счет регулирования и административных барьеров. Эксперты объясняют парадокс тем, что компании стремятся в первую очередь служить государственным интересам и не слишком заботятся о прибыли, не говоря уже о повышении рыночной стоимости. В то же время, ошибочно было бы думать, что госкомпании жертвуют доходностью ради всеобщего блага. Авторы подчеркивают, что национальным экономикам так же наносится ущерб. В пример они приводят бразильского нефтяного гиганта Petrobras, в середине прошлого десятилетия погрязшего в коррупционном скандале. Его отголоски затронули многие отрасли, а также подорвали доверие инвесторов к Бразилии и темпы роста ВВП. Еще один образец — индийские госбанки, поставившие под угрозу сектор из-за слишком большого количества необеспеченных кредитов. Многие из них выдавались «нужным людям».
«Существует значительное количество научных исследований, показывающих, что государственная политика может способствовать мобилизации ресурсов на ранних стадиях развития, но затем она начинает тормозить рост производительности и переход через так называемую ловушку среднего дохода», — добавил Смит.
Авторы отметили закономерность: в развивающихся странах госкомпаний, как правило, гораздо меньше, нежели в развитых. В Южной Корее и на Тайване, который Китай считает своей частью, их доля не превышает 10%, в то время как в странах Персидского залива она доходит до 80%, а в России составляет около половины. Федеральная антимонопольная служба (ФАС) последние несколько лет рекомендует снизить влияние государства на экономику, а президент Владимир Путин регулярно утверждает Национальный план развития конкуренции, однако доля госсектора, несмотря на все усилия, остается прежней.
Не влезай
Особняком стоят Норвегия, а также США и Канада. В скандинавской стране государственными являются две крупнейшие фирмы: нефтяная Equinor и телекоммуникационная Telenor. В Северной Америке традиционно существуют государственные корпорации, нацеленные на развитие определенной отрасли, например, железнодорожных перевозок или кредитования сельхозпредприятий. При этом федеральное правительство может не иметь доли владения в таких корпорациях, но все равно сохраняет влияние на их повседневную деятельность через делегирование представителей в руководящие органы.
Нефтянная платформа Equinor в Норвегии
Еще один минус госкомпаний, по словам Смита, заключается в том, что правительства часто перекладывают на них расходы, тем самым маскируя реальное состояние бюджета. К тому же, государство может в любой момент потребовать от подконтрольного предприятия «оказать услугу того или иного рода», что приведет к конфликту интересов акционеров, отмечают авторы исследования. В конце работы они дают совет инвесторам — по возможности избегать вложений в госкомпании или хотя бы свести их к минимуму. Фонды, игнорирующие государственные активы, за последние годы, как правило, опережают по доходности национальные индексы, в которые включаются компании, независимо от структуры собственности.
У подобных исследований есть недостатки. Copley Fund Research изучала только компании, торгующиеся на биржах, в то время, как многие государственные предприятия не имеют других собственников. На Западе и в постсоветских странах различается даже корпоративная терминология. В США и Европе принято делить фирмы на публичные (торгующиеся на открытом рынке, public) и непубличные (принадлежащие строго ограниченному кругу владельцев, private), в то время как на пространстве СНГ привычно выделяют государственные и частные компании (независимо от того, можно ли приобрести их акции на бирже).
Неэффективные менеджеры
Тем не менее, несовершенство госуправления подтверждается и другими работами. Международный валютный фонд (МВФ) пришел к выводу, что госкомпаниям, несмотря на зачастую облегченный доступ к финансированию и субсидиям, а также льготные налоговые режимы, редко удается добиваться финансовых результатов, сопоставимых с полностью частными конкурентами. Причина — в нерыночном подходе, который выражается в необоснованно высоких зарплатах, поддержке избыточной занятости, готовности продавать товары и услуги ниже себестоимости.
Примечательно, что социальная ориентированность госкомпаний нередко выходит боком бюджету, поскольку лишает его части доходов — не только в виде налогов, но и через дивиденды. Экономист МВФ Присцилла Тоффано и сотрудник Университета Джорджа Вашингтона Эбад Эбади проанализировали опыт Ирана в период максимального воздействия на страну западных санкций в начале 2010-х и заметили, что внешние ограничения сильнее сказались именно на государственных компаниях. Главным фактором, тормозящим их развитие, снова оказалась нерациональная политика занятости: после введения санкций большинство изученных предприятий повысили оклады, причем преимущественно низкоквалифицированным сотрудникам.
Существуют и более умеренные точки зрения на проблему. Экономисты Азиатского банка развития (ADBI) в 2019 году писали, что госпредприятия необходимы любой стране, поскольку они лучше справляются с работой в условиях естественных монополий. Передача последних в частные руки несет потенциальную опасность для общественного благосостояния из-за риска повышения цен и нехватки ресурсов. Однако, отмечали авторы, для развития многих национальных экономик необходимы структурные реформы крупнейших госкомпаний с тем, чтобы привлекать в них как можно больше частных собственников. Как и многие их коллеги, представители ADBI признавали, что госкомпании в целом менее эффективны и не слишком устойчивы во время кризисов.
Кроме того, за последние десятилетия качество управления в госкомпаниях по всему миру серьезно деградировало. Последнее объясняется более низкой мотивацией менеджеров государственных фирм, карьерный рост и уровень дохода которых зачастую мало коррелирует с выполнением корпоративных целей. Наконец, рядовые граждане, формально являющиеся собственниками и бенефициарами госкомпаний, не имеют реальной возможности участвовать в управлении ею и контролировать топ-менеджеров, а те в сложившихся условиях получают возможность лоббировать интересы государства (прежде всего политические) вместо того, чтобы работать над увеличением конечной прибыли.
Исследователи ADBI пришли к выводу, что многим странам полезно будет провести широкую приватизацию с тем, чтобы если и не полностью ликвидировать госсектор, то хотя бы значительно сократить его долю в национальных экономиках. Подобные процессы, как и обратная им национализация, уже неоднократно происходили в разных государствах, особенно активно в 1990-х, после распада СССР и крушения социалистических режимов в Восточной Европе. История последних десятилетий знает как негативные, так и позитивные примеры.
Две «Волги» пишем, ноль в уме
Одна из самых болезненных и спорных приватизаций случилась Распродажа века 30 лет назад в России. Первый ее этап начался в 1992 году, причем, по воспоминаниям участников событий, изначально у реализованного сценария было несколько альтернатив. Бывший глава комитета Верховного совета РСФСР по вопросам экономической реформы и собственности Петр Филиппов предлагал продавать заводы и фабрики за символическую цену высокотехнологичным западным корпорациям. Еще один вариант предполагал оплату госактивов накоплениями граждан в сберегательных кассах, компенсацию которых нынешнее российское правительство до сих пор откладывает.
Однако выбран был в итоге подход с использованием приватизационных чеков, больше запомнившихся как ваучеры. Слова одного из идеологов приватизации и тогдашнего руководителя Госкомимущества Анатолия Чубайса о «двух «Волгах» за ваучер» (якобы в будущем держатель каждого чека смог бы рассчитывать на покупку двух отечественных автомобилей) стали крылатыми и долго ставились ему в укор. Согласно разработанной властями схеме, каждый гражданин России получал право на один ваучер, при этом обязан был заплатить за него 25 рублей.
Чубайс представляет приватизиционные ваучеры
Номинальная стоимость чека составляла 10 тысяч рублей, однако на практике не играла почти никакой роли. Действительная покупательная способность ваучеров зависела от региона, в котором проходили аукционы, и конкретной компании, акции которой выставлялись на торги. Так, в Москве на один чек можно было приобрести 50 акций «Газпрома» общей стоимостью 8,6 доллара (при цене ваучера на вторичном рынке 10-23 доллара), в то время как в Пермской области, где располагались активы госмонополии и где проходили закрытые аукционы для местных, тот же ваучер давал возможность купить шесть тысяч акций на 1560 долларов.
Пустили по рукам
Одним из главных недостатков схемы стала как раз активная перепродажа ваучеров на вторичном рынке, зачастую за бесценок. В итоге большую их часть аккумулировали бывшие руководители приватизируемых предприятий (так называемые «красные директора») первые коммерсанты, обладавшие начальным капиталом, или откровенные бандиты. Все они были мало заинтересованы в развитии доставшихся им организаций и часто стремились к последующей перепродаже с выгодой.
Расчет на передачу предприятий в собственность работников, имевших право приоритетного получения ваучеров, тоже не оправдался — из-за тех же переуступок чеков на вторичном рынке. Россияне не верили в возможность заработать на ценных бумагах, с которыми прежде не имели дела, и охотно передавали чеки тем, кто предлагал небольшую, но осязаемую компенсацию. Нередко на сотрудников оказывалось давление: заинтересованные в получении ваучеров «красные директора» угрожали несговорчивым задержками зарплаты и увольнениями.
Митинг против реформ в 90-ых годах в России
Наглядный пример — ситуация вокруг приватизации советского металлургического гиганта «Северстали». Нынешний его основной акционер Алексей Мордашов, работавший тогда заместителем руководителя комбината по финансовым вопросам, в начале 1990-х получил 76-процентный пакет в компании «Северсталь-Инвест», созданной специально под приватизацию. Фирма покупала продукцию комбината по низким ценам и перепродавала по рыночным, а прибыль направляла на покупку ваучеров и акций у рабочих.
«Практически я торговал сам с собой. Цены я мог устанавливать любые, понимаете? Я, конечно, видел, что это чистейшая… что это фиктивная работа, не совсем правильная коммерция. Однако я контролировал действия этой фирмы, обеспечивал ее товаром и кредитами, защищал от всех контролирующих организаций, от налоговой инспекции, министерств, валютного контроля», — вспоминал последний советский глава «Северстали» и начальник Мордашова Юрий Липухин.
Его бывший заместитель сейчас является одним из богатейших людей России.
Невыученные уроки
Второй этап приватизации в России прошел в 1995 году, когда правительство остро нуждалось в деньгах для финансирования дефицита бюджета. Требуемые средства решено было взять в кредит у крупнейших банков под залог контрольных пакетов госпредприятий. Кредит не вернули, в результате чего банки завладели активами. Среди них «Норникель» (перешел под контроль «Онэксим банка»), «Лукойл» (оказался под контролем банка «Империал»), «Юкос» (достался банку МЕНАТЕП), «Сибнефть» (перешла в собственность «Столичного банка сбережений»). Многие кредитные организации вскоре прекратили существование, а приватизированные компании достались их бенефициарам: Михаилу Ходорковскому, Роману Абрамовичу, Михаилу Прохорову, Вагиту Алекперову.
Аукционы, на которых банки боролись за право кредитовать государство под залог акций конкретных предприятий, проходили с многочисленными нарушениями и были недостаточно конкурентными. Впоследствии Счетная палата признала: «В результате проведения залоговых аукционов отчуждение федеральной собственности было произведено по значительно заниженным ценам, а конкурс фактически носил притворный характер». Еще больше споров вызывает то обстоятельство, что кредиты выдавались из средств, которые правительство предварительно размещало на счетах в тех же банках. Более того, деньги оставались на специальных счетах в самих кредитных организациях, которые фактически получали возможность и дальше распоряжаться ими.
«Семибанкирщина»
Непрозрачность обеих волн приватизации долгое время вызывала разговоры о необходимости пересмотра их итогов и перераспределения бывших государственных активов. В конце 1990-х в России был популярен термин «семибанкирщина», означавший близкую к абсолютной власть владельцев крупнейших банков над национальной экономикой.
Подали пример
Критики российской приватизации нередко ссылаются на опыт других стран, в том числе из бывшего социалистического блока. Одна из них — Румыния. В 2005 году местное правительство учредило специальный инвестфонд Fondul Properietatea, куда были внесены миноритарные пакеты акций 80 главных компаний, в том числе электростанций, газовых концернов, морских и аэропортов. Контроль над ними было решено оставить за государством. Через четыре года у фонда появился управляющий, им стала международная инвесткомпания Franklin Templeton. Она начала отбор кандидатов в новые собственники среди заинтересованных местных и зарубежных игроков.
В 2011-м Fondul Properietatea прошел листинг на Бухарестской бирже, а часть его акции оказалась в свободном обращении, что позволило участвовать в приватизации рядовым румынам. Другую часть бумаг выкупили институциональные инвесторы, прежде не интересовавшиеся румынскими активами. Еще через четыре года депозитарные расписки фонда (GDR) начали торговаться на Лондонской фондовой бирже. Привлеченные средства направлялись на развитие компаний, чьи акции входили в фонд. Благодаря такой схеме рентабельность портфельных предприятий удалось увеличить в несколько раз, а доходность их акций — в два раза.
Впоследствии отдельные компании, входящие в фонд, самостоятельно вышли на биржи в Румынии и за ее пределами, при этом государство по-прежнему сохранило контроль над ними. В то же время, фирмы смогли привлечь инвесторов и улучшить репутацию в глазах партнеров. Параллельно Бухарестская биржа стала одной из наиболее быстро развивающихся в регионе.
Своя приватизация прошла и в Чехословакии, незадолго до ее разделения на два самостоятельных государства. Премьер-министр Вацлав Клаус одобрил и запустил механизм, похожий на российский, однако, по общему мнению, прошел он более гладко. Стоимость государственных предприятий оценивалась не в деньгах, а в пунктах — как и номинал именных купонов, аналогов российских ваучеров. Каждый гражданин мог получить купон стоимостью в тысячу пунктов. Почти половина чехов и словаков вложили купоны в специально созданные чековые инвестиционные фонды приватизации (ИФП), еще треть доверила им часть своих купонов.
Вацлав Клаус
Были свои ИФП (называвшиеся чековыми инвестиционными фондами, или ЧИФами) и в России, однако спустя несколько лет после начала первой волны приватизации большинства из них превратились в обычные инвестиционные или негосударственные пенсионные фонды. В 1998 году был издан указ о преобразовании ЧИФов в паевые инвестиционные фонды (ПИФы).
Чешские же ИФП продолжали стабильно работать и приобретать на внесенные гражданами купоны акции приватизируемых предприятий. На аукционах, в которых участвовали и фонды, и граждане, государство устанавливало предельную цену на акции той или иной компании. В итоге 434 фонда аккумулировали на своем балансе 72% всех выпущенных купонов. За два этапа в частные руки было передано около четырех тысяч предприятий, при этом доля приватизируемого капитала варьировалась от 10% до 97%.
Несмотря на то, что у чешской модели есть противники и критики, большинство аналитиков признает тот опыт успешным. Куда более неоднозначна оценка немецкого подхода к приватизации активов бывшей ГДР. Главная претензия сводится к спешке и непроработанности общей программы. В результате многие предприятия, перейдя в собственность частных инвесторов, закрывались. Одно из них — восточногерманская авиакомпания Interflug. Некоторые компании спустя некоторое время проходили через реприватизацию — повторную приватизацию после краткосрочного возвращения в государственную собственность. Некоторые финансисты считают, что, несмотря на все ошибки, процесс помог развитию восточных регионов и позволили им к середине 2010-х сравняться с западными.
Не жалко
Приватизация в Казахстане была запущена в 1991 году, еще до распада СССР. В четыре этапа, последний из которых завершился в 2013-м, во владение частных инвесторов перешло множество предприятий, как крупных, так и мелких. Сперва государство продавало активы в коллективную собственность, затем приватизировало жилой фонд, следом допустило к торгам иностранных покупателей и, наконец, на четвертом этапе реализовало некоторые активы фонда «Самрук-Казына».
В 2016 году правительство приняло новую программу приватизации, которая должна затронуть главные предприятия страны из разных секторов. В большинстве случаев предполагается выход на биржу через IPO. Уже в декабре должен состояться листинг на KASE «КазМунайГаза», к которому у аналитиков и инвесторов есть ряд вопросов. В частности, непонятен принцип оценки стоимости компании: «Самрук-Казына» озвучил сумму в 8406 тенге за одну обыкновенную акцию. Таким образом, весь «КазМунайГаз» должен стоить 5,1 триллиона тенге, что сопоставимо с капитализацией крупнейших нефтегазовых компаний мира.
«КазМунайГаз» Тенгиз
Экономисты сомневаются, что при оценке учитывались риски, в том числе связанные с ограничениями транспортировки нефти по КТК. Тем не менее, менеджмент КМГ обещает в первые три года стабильно выплачивать минимальные дивиденды в размере 327-409 тенге на одну акцию в течение первых трех лет.
Параллельно в Алматы Специализированный межрайонный экономический суд рассматривает иск миноритарных акционеров «Бухтарминской ГЭС». В 1996 году предприятие было частично приватизировано, и 10% привилегированных акций были переданы бывшим сотрудникам, имеющим статус ветеранов энергетики Восточно-Казахстанской области.
В прошлом году нынешний основной собственник «Самрук-Энерго» решил провести допэмиссию, что неизбежно привело к размытию доли миноритариев. Последние апеллируют к закону об акционерных обществах, который требует спрашивать согласия на решения, ухудшающие положение держателей привилегированных акций. Ответчик утверждает, что никакого ухудшения положения не было. От исхода процесса может зависеть, как казахстанские и зарубежные инвесторы, в том числе частные, будут относиться к будущим приватизационным сделкам в стране.
Источник: inbusiness.kz
